В августе прошлого года российские ученые уже встречались с Далай-ламой в одном из отелей Дели, но это, по свидетельетву учаетников, была скорее ознакомительная, «прицельная» встреча, которая не предполагала глубокого взаимопроникновения и разработки конкретных еовмест-ных проектов.
Цель этой серии встреч (предполагается, что они будут продолжены) — выработать общие подходы в фундаментальных вопросах исследования мозга и сознания, эволюционной биологии, генетики, космологии, физики. Основой для дискуссии стала книга Далай-ламы «Вселенная в одном атоме», опубликованная несколько лет назад, которая посвящена установлению диалога в познании мира между западной и «буддистской» наукой.
Для чего это нужно западной науке, имеющей крепкую методологию, уровень доказательности, правила постановки эксперимента? Оказывается — и это обсуждалось на встрече в первую очередь, — именно эта методология во многом тормозит, сдерживает развитие.
— На самом деле существуют две традиции западной науки— до Пифагора и после него, — выражает свое мнение участник встречи, физик по образованию, физиолог, исследователь мозга, создатель Института мозга человека РАН академик С.В. Медведев. — Во времена Древнего Египта теорема Пифагора не была доказана, но строители пирамид знали, чему равен квадрат гипотенузы, иначе эти строения развалились бы. Западная наука пошла по греческому пути, когда каждое положение требует доказательства. А это вовсе не обязательно, часто бывает достаточно крепкой логики, прочных знаний, чтобы выстроить верную гипотезу. Именно так строится буддистская наука, и, кстати, в этом весьма преуспела и наука российская. Наши предшественники И.М. Сеченов, И.П. Павлов, В.М. Бехтерев строили модели, теории, которые были подтверждены экспериментально лишь спустя десятилетия. А вот закон сохранения энергии — основа нашей модели мира — до сих пор не доказан. Чем ему уступают буддистские построения, основанные на более чем двухтысячелетием опыте?
Потребность в буддистской методологии исследования интроспективного, внутреннего «я» все более остро ощущается сегодня в области исследований высших функций мозга. Западные исследователи, получая все больше и больше количественных данных о корреляции конкретных зон, областей мозга, сообществ нейронов с определенными когнитивными функциями и психическими состояниями, тем не менее не могут создать целостную картину, понять, почему и как эта система порождает наш субъективный мир.
— Существует непрерывная цепь объяснения окружающего нас мира, с которой естествознание достаточно уверенно справляется, начиная от фундаментальных уровней строения вещества, энергии, пространства и заканчивая биологическими структурами, — объясняет свое видение проблемы член-корреспондент РАН. профессор К.В. Анохин, который стал научным организаторам этой встречи с российской стороны. — Но далее возникает вопрос человеческой психики и человеческого «я». С одной стороны, мы понимаем, что это следующий шаг в закономерной цепи развития природы, который имеет свою историю на Земле, насчитывающую сотни миллионов лет. Это был очень длительный, трудоемкий процесс, связанный с эволюцией мозга, но для его познания и включения в эту цепь естественно-научного объяснения существует большое препятствие. Оно заключается в том, что феномены, наблюдаемые в этом мире, субъективны, они находятся внутри каждого из нас. Тогда как вся остальная наука в том виде, как она возникла в Западной Европе, построена на объективном исследовании, то есть на интерсубъективном: многие наблюдатели должны иметь возможность фиксировать одно и то же явление, быть способны согласовать свои наблюдения и прийти к заключению, что они регистрируют одно и то же. В этом заключается ключевой подход западной науки— от третьего лица. Естественно, западная наука применила его и к исследованию нашего «я», то есть психики и сознания. История западной психологии— это в значительной степени попытка исследовать психику теми же инструментами, как в физике, химии. биологии. Но при этом стало ускользать понятие перспективы первого лица: как. исследуя объективными методами поведение, изучая работу мозга, на который мы тоже смотрим с позиции наблюдателя, третьего лица. — как с помощью этих инструментов и основанных на них концепций объяснить субъективный мир? Как включить первое лицо в эту естественно-научную картину? Если не включать, то и философы, и задумывающиеся люди вам справедливо скажут, что вы не объясняете самое главное, что нас интересует, — наше уникальное и субъективное «я».
Поэтому когда вначале 90-хгг. XXв. стала развиваться новая волна научных исследований сознания. ученые получили, по сути, механические схемы, стало известно многое из того, что происходит в мозге, но это никак не объясняло, почему это происходит.
Как же быть? На встрече участники говорили о необходимости принципиальных подходов более высокого уровня, которые могли бы объединить феноменологию во всех смыслах (субъективные ощущения и эмоции е феноменологией в философском понимании), то есть позицию от первого лица, с позицией объективного психолога-наблю-дателя, представителя естественных наук, нейробиолога, нейрофизиолога-наблюдателя. Три в одном! Чтобы это осуществить, необходим, в первую очередь, принципиальный каркас-схема, когда все три участника будут непротиворечиво соединены в рамках единого представления, И методы, которыми мы располагаем, тоже должны быть комплементарны — методы самонаблюдения и >самовли-яния» на психические процессы, методы объективной психологии и методы исследования мозга от третьего лица. До сих пор эти направления шли параллельно.
А Комплект видеонаблюдения не интересует вас? Отличная техника и не высокие цены.
Поиски этой парадигмы ведутся, она есть в сугубо западныхпопыткахрешить проблему и тех, которые берут как раз опыт буддизма. Одна из них— нейрофеноменология Франсиско Варелы, выдающегося ученого чилийского происхождения, который работал во Франции, В 1987 г, он познакомился с Далай-ламой, и они сразу друг друга поняли, так как оба признавали, что буддизм — это тоже путь от феноменологии, подход к исследованиям своего внутреннего. То есть буддизм в этом смысле — систематический метод познания и трансформации своего разума, когда пользуешься только им самим, не прибегая к внешним наблюдателям или приборам.
— Нам очень трудно это оценить, — продолжает К.В, Анохин, — но буддистская психология, развивавшаяся в результате этих практик в течение 2,5 тыс. лет, гораздо более дифференцированная и многогранная по еравнению с психологией западной. Разница эта похожа на то. как мы. европейцы, знаем всего несколько оттенков снега, а эксимосы имеют 500 терминов для обозначения его оттенков и состояний. И в этом смысле глубоко развитая система и таксономия ментальных состояний в буддистской психологии— это большое богатство.
Итак, зачем западной науке нужна интеграция или по меньшей мере взаимодейетвие с буддисткой наукой? Прежде всего, как следует из обсуждения, это необходимо науке о мозге, которая изучает высшие функции. Итогом такого взаимодействия в идеале должно стать создание новой дисциплины, преодолевающей барьер между биологией и психологией, которая в привычные методы исследования мозга и психики (от третьего лица или при помощи наблюдателя) включит еще перспективы первого лица одновременно и в качестве метода, и в качестве объекта исследования.
Для западной нейронауки, по мнению ученого, контакты с опытом исследований сознания — это даже больше, чем появление в свое время психоанализа. Когда появился психоанализ, он изменил теорию и практику изучения внутреннего мира человека. Асейчае мы можем использовать результаты двухтысячелетней традиции буддизма в изучении этого внутреннего мира от первого лица, попытаться соединить их с объективными методами западной науки.
